(от греч. эпистола – послание, письмо) возник во времена античности. Историкам литературы известно послание Горация Флавия к братьям Пизонам о науке поэзии. По определению Аристотеля, эпистолярная форма «позволяет автору оставаться самим собой». 

 В средние века эта форма развивается как публицистический жанр, в переписке высказываются и обсуждаются актуальные идеи времени. Особенно любима форма письма в эпоху сентиментализма, поскольку позволяет раскрыть внутренний мир человека, его чувства. В русской литературе это «Письма русского путешественника» Н. М. Карамзина; позже «Роман в письмах» пишет А.С. Пушкин. Эту традицию продолжает и Ф.М.Достоевский.

Изначально письмо подразумевалось в виде текстового сообщения, написанного на бумаге или аналогичном носителе (глиняном черепке, листе пергамента или куске бересты).

В настоящее время под письмом понимают также сообщение, созданное и/или переданное электронным способом (например, при помощи электронной почты), а также содержащее не только текст, но и различные мультимедийные элементы, например, картинки, видео- и аудиоклиппы.

Самым большим письмом в мире является пергамент длиной 10 и шириной 7 м, отправленный персидским шахом турецкому султану Сулейману Великолепному в XVI веке. Это послание хранится в национальном музее Анкары (тур. Ankara Etnografya Müzesi).

Самое маленькое письмо имеет размеры 23 × 36 мм и было обнаружено в 1983 году в Почтовом музее (швед. Postmuseum) Стокгольма. На письме, прошедшем все этапы почтовой обработки, имеется марка, использованная для франкировки в соответствии с действующим тарифом и погашенная штемпелем от 21 июля 1883 года.
Согласно «Книге рекордов Гиннеса», самым дорогим письмом в мире долгое время считалось послание Авраама Линкольна, написанное им 8 января 1863 года и адресованное генералу Джону Александру Макклернанд (англ. John Alexander McClernand) в Мемфис (штат Теннесси), которое было продано за $748 000 в Нью-Йорке на аукционе Кристис в 1991 году. Однако 3 апреля 2008 года ещё более небывалую сумму заплатили на аукционе Сотбис в Нью-Йорке за другое письмо Линкольна, написанное в 1864 году в ответ на прошение 195 мальчиков и девочек об отмене рабства. Письмо ушло с молотка за 3,4 миллиона долларов в частную американскую коллекцию.

Первое берестяное письмо

В. Г. Белинский. Письмо Н. В. Гоголю

 Оригинал находится здесь: Научный атеизм


   
  Вы только отчасти правы, увидав в моей статье рассерженного
человека: это эпитет слишком слаб и нежен для выражения того состояния, в
какое привело меня чтение вашей книги. Но Вы вовсе не правы, приписавши это
вашим, действительно не совсем лестным, отзывав о почитателях вашего
таланта. Нет, тут была причина более важная. Оскорбленное чувство самолюбия
еще можно перенести, и у меня достало бы ума промолчать об этом предмете,
если бы все дело заключалось только в нем. Но нельзя перенести
оскорбленного чувства истины, человеческого достоинства. Нельзя умолчать,
когда под покровом религии и защитою кнута проповедуют ложь и
безнравственность как истину и добродетель. 
  ... Я не в состоянии дать Вам ни малейшего понятия о том
негодовании, которая возбудила ваша книга во всех благородных сердцах, ни о
том вопле дикой радости, который издали, при появления ее, все ваши враги -
и литературные (Чичиковы, Ноздревы, Городничие и т. п.) и не литературные,
которых имена Вам известны. Вы сами видите хорошо, что от вашей книги
отступились даже люди, по-видимому, одного духа с ее духом. Если бы она и
была написана вследствие глубоко-искреннего убеждения, и тогда бы она
должна была произвести на публику то же впечатление... 
  ... Вы не заметили, что Россия видит свое спасение не в
мистицизме, не в аскетизме, не в пиетизме, а в успехах цивилизации,
просвещения гуманности. Ей нужны не проповеди (довольно она слышала их!),
не молитвы (довольно она твердила их!), а пробуждение в народе чувства
человеческого достоинства, сколько веков потерянного в грязи и навозе,
права и законы, сообразные не с учением церкви, а со здравым смыслом и
справедливостью, и строгое, по возможности, их исполнение ... Вот вопросы,
которыми тревожно занята Россия в ее апатическом полусне! И в это время
великий писатель, который своими дивно-художественными творениями так
могущественно содействовал самосознанию России, давши ей возможность
взглянуть на самое себя как будто в зеркале, - является с книгою, в которой
во имя Христа и церкви учит варвара-помещика наживать от крестьян больше
денег, ругая их "неумытыми рылами"!.. И это не должно было привести меня в
негодование?!. Да если бы Вы обнаружили покушение на мою жизнь, и тогда бы
я не более возненавидел Вас за эти позорные строки... И после этого Вы
хотите, чтобы верили искренности направления вашей книги?! Нет! Если бы Вы
действительно преисполнились истиной Христова, а не дьяволова ученья, -
совсем не то написали бы Вы вашему адепту из помещиков. Вы написали бы ему,
что так как его крестьяне - его братья во Христе, а как брат не может быть
рабом своего брата, то он должен или дать им свободу, или хоть по крайней
мере пользоваться их трудами как можно льготнее для них, сознавая себя, в
глубине своей совести, в ложном по отношению к ним положении... А ваше
понятие о национальном русском суде и расправе, идеал которого Вы нашли в
словах глупой бабы (жена капитана из "Капитанской дочки. - Е.Д.) из повести
Пушкина и по разуму которого, якобы, должно пороть и правого и виновного?
Да это и так у нас делается вчастую, хотя чаще всего порют только правого,
если ему нечем откупиться - быть без вины виноватым. И такая-то книга могла
быть результатом трудного внутреннего процесса, высокого духовного
просветления?!. Не может быть!.. Или Вы больны, и Вам надо спешить
лечиться; или - не смею досказать моей мысли... 
  Проповедник кнута, апостол невежества, поборник обскурантизма и
мракобесия, панегирист татарских нравов - что Вы делаете?!! Взгляните себе
под ноги: ведь Вы стоите над бездною... Что Вы подобное учение опираете на
православную церковь - это я еще понимаю: лона всегда была опорою кнута и
угодницею деспотизма. Но Христа, Христа-то зачем Вы примешали тут?! Что Вы
нашли общего между Ним и какою-нибудь, а тем более православною церковью?
Он первый возвестил людям учение свободы, равенства и братства и
мученичество запечатлел, утвердил истину своего учения. И оно только до тех
пор и было спасением людей, пока не организовалось в церковь и не приняло
за основание принцип ортодоксии. Церковь же явилась иерархией, стало быть,
поборницей неравенства, льстецом власти, врагом и гонительницею братства
между людьми, - чем продолжает быть до сих пор. Но смысл учения Христова
открыт философским движением прошлого века. И вот почему какой-нибудь
Вольтер, орудием насмешки потушивший в Европе костры фанатизма и
невежества, конечно больше сын Христа, плоть от плоти и кость от костей
Его, нежели все ваши попы, архиереи, митрополиты и патриархи, восточные и
западные. Неужели Вы этого не знаете? А ведь все это теперь вовсе не
новость для всякого гимназиста... 
  А потому, неужели Вы, автор "Ревизора" и "Мертвых душ", неужели Вы
искренно, от души, пропели гимн гнусному русскому духовенству, поставив его
неизмеримо выше духовенства католического? Положим, Вы не знаете, что
католическое духовенство было чем-то, между тем как православное
духовенство никогда, ничем и нигде не было, кроме как слугою и рабом
светской власти. Но неужели и в самом деле Вы не знаете, что наше
духовенство во всеобщем презрении у русского общества и русского народа?
Про кого русский народ рассказывает похабные сказки? Про попа, попадью,
попову дочку, попова работника. Кого русский народ называет: дурья порода,
колуханы, жеребцы? - Попов. Не есть ли поп на Руси, ля всех русских,
представитель обжорства, скупости, низкопоклонничества, бесстыдства? И
будто всего этого Вы не знаете? Странно! По-вашему, русский народ - самый
религиозный народ в мире? - Ложь! Основа религиозности есть пиетизм,
благоговение, страх Божий. А русский человек произносит имя Божие,
почесывая себе задницу. Он говорит об иконе: "Годится - молиться, не
годится - горшки покрывать". Приглядитесь попристальнее, и Вы увидите, что
это по натуре своей глубоко атеистический народ. В нем еще много суеверия,
но нет и следа религиозности. Суеверие проходит с успехами цивилизации, но
религиозность часть уживается и с ним. Живой пример Франция, где и теперь
много искренних, фанатических католиков между людьми просвещенными и
образованными и где многие, отложившись от христианства, все еще упорно
стоят за какого-то Бога. Русский народ не таков: мистическая экзальтация
вовсе не в его натуре. У него слишком много против этого здравого смысла,
ясности и положительности в уме: вот в этом-то, может быть, и заключается
огромность исторических судеб его в будущем. Религиозность не привилась в
нем даже к духовенству, ибо несколько отдельных, исключительных личностей,
отличавшихся тихою, холодною, аскетической созерцательностью, - ничего не
доказывают. Большинство же нашего духовенства всегда отличалось только
толстыми брюхами, теологическим педантизмом да диким невежеством. Его грех
обвинить в религиозной нетерпимости и фанатизме. Его скорее можно похвалить
за образцовый индифферентизм в деле веры. Религиозность проявлялась у нас
только в раскольнических сектах, столь противоположных, по духу своему,
массе народа и столь ничтожных перед нею числительностью. 
  Не буду распространяться о Вашем дифирамбе любовной связи русского
народа с их архиерейскими владыками. Скажу прямо: этот дифирамб ни в ком не
встретил себе сочувствия и уронил Вас в глазах даже людей, в других
отношениях очень близких к Вам по их направлению... Замечу только одно:
когда европейцем, особенно католиком, овладевает религиозный дух - он
делается обличителем неправой власти, подобно еврейским пророкам,
обличавшим в беззаконии сильных земли. У нас же наоборот, постигнет
человека 9даже порядочного) болезнь, известная у врачей-психиатров под
именем mania religiosa, он тотчас же земному Богу подкурит больше, чем
небесному, да еще хватит через край, что небесный и земной Бог и хотел бы
наградить его за рабское усердие, да видит, что этим скомпрометировал бы
себя в глазах общества... Бестия наш верующий брат, русский человек! 
  Вспомнил я еще, что в Вашей книге Вы утверждаете как великую и
неоспоримую истину, будто простому народу грамота не только не полезна, но
положительно вредна. Что сказать Вам на это? Да благословит Вас ваш
византийский Бог за эту византийскую мысль. А знали ли Вы, предавая такую
мысль бумаге, что творили? 
  ... Вы, сколько я вижу, не совсем хорошо понимаете русскую
публику. Ее характер определяется положением русского общества, в котором
кипят и рвутся наружу свежие силы, но, сдавленные тяжелым гнетом, не
находят исхода, производят только уныние, тоску, апатию. Только в одной
литературе, несмотря на татарскую цензуру, есть еще жизнь и движение
вперед. Вот почему звание писателя у нас так почтенно, почему у нас так
легок литературный успех, даже при маленьком таланте. Титло поэта, звание
литератору у нас давно уже затмило мишуру эполет и разноцветных мундиров. И
вот почему у нас в особенности награждается всеобщим вниманием всякое так
называемое либеральное направление, даже и при бедности таланта, и почему
так скоро падает популярность великих поэтов, искренне или неискренне
отдающих себя в услужение православию, самодержавию и ложно понятой
народности... 
  Не без некоторого чувства самодовольства скажу Вам, что мне
кажется, что я немного знаю русскую публику. Ваша книга испугала меня
возможностью дурного влияния на правительство, на цензуру, но не на
публику. Когда пронесся в Петербурге слух, что правительство хочет
напечатать вашу книгу в числе многих тысяч экземпляров и продавать по самой
низкой цене, мои друзья приуныли. Но я тогда сказа им, что, несмотря ни на
что, книга не будет иметь успеха и о ней скоро забудут. И действительно,
она теперь памятнее всеми статьями о ней, нежели сама собой. Да! У русского
человека глубок, хотя и не развит еще, инстинкт истины! 
  Ваше обращение, пожалуй, могло быть и искренно. Но мысль - довести
ваше обращение ко мне до сведения публики - была самая несчастная. Времена
наивного благочестия давно уже прошли и для нашего общества. Оно уже
понимает , что молится везде все равно и что в Иерусалиме ищут Христа
только люди или никогда не носившие Его в груди своей, или потерявшие его.
Кто способен страдать при виде чужого страдания, кому тяжко зрелище
угнетения чуждых ему людей, - тот носит Христа в груди своей, и тому
незачем ходить пешком в Иерусалим. (Гоголь таки сходил потом в Иерусалим на
богомолье - Е.К.) Смирение, проповедуемое Вами, во-первых, не ново, а
во-вторых, отзывается с одной стороны, страшною гордынею, а с другой -
самым позорным унижением своего собственного человеческого достоинства.
Мысль сделаться каким-то абстрактным совершенством, стать выше всех
смирением может быть плодом только гордыни, слабоумия и в обоих случаях
ведет неизбежно к лицемерию, ханжеству, китаизму. И при этом Вы позволили
себе цинически грязно выражаться не только о других (это было бы только
невежливо), но и о себе самом - это уже гадко, потому что если человек,
бьющий своего ближнего по щекам, возбуждает негодование, то человек, бьющий
по щекам самого себя, возбуждает презрение. Нет! Вы только омрачены, а не
просветлены. Вы не поняли ни духа, ни формы христианства нашего времени... 
  Что же касается меня лично, повторяю Вам: Вы ошиблись, сочтя
статью мою выражением досады за ваш отзыв обо мне как об одном из ваших
критиков. Если бы только это рассердило меня, я только об этом и отозвался
с досадою, а обо всем остальном выразился спокойно и беспристрастно. А это
правда, что ваш отзыв о бывших почитателях вдвойне нехорош... Передо мною
была ваша книга, а не ваши намерения. Я читал и перечитывал ее сто раз и
все-таки не нашел в ней ничего, кроме того, что в ней написано. И то, что в
ней есть, глубоко возмутило и оскорбило мою душу. 
  Если б я дал полную волю моему чувству, письмо это скоро бы
превратилось в толстую тетрадь. Я никогда не думал писать к Вам об этом
предмете, хотя и мучительно желал этого и хотя Вы всем и каждому печатно
дали право писать к Вам без церемоний, имея в виду одну правду... Я не умею
говорить наполовину, не умею хитрить6 это не в моей натуре. Пусть Вы или
само время докажет мне, что я ошибаюсь в моих заключениях, - я первый
порадуюсь этому, но не раскаюсь о том, что сказал Вам. Тут дело идет не о
моей или вашей личности, а о предмете, который гораздо выше не только меня,
но даже и Вас. И вот мое последне6е, заключительное слово: если Вы имели
несчастье с гордым смирением отречься от ваших истинно великих
произведений, то теперь Вам должно с искренним смирением отречься от
последней вашей книги и тяжкий грех ее издания в свет искупить новыми
творениями, которые напомнили бы ваши прежние. 
   
  Зальцбрунн 
  15-го июля н.с. 
  1847-го года 


  Письмо В. Г. Белинского в несколько сокращенном виде подготовил к 
публикации Дулуман Е.К