Половина черепахи ползла по комнате. Разрубленный панцирь гулко и методично стучал по скрипучему паркету. Внутренности оставляли после себя кровавый след. Животное вытянуло голову, насколько это было возможно, и неестественно быстро передвигало двумя оставшимися конечностями. Черепаха ползла и скулила совсем по-человечьи. Так ноют - тихо и противно - когда боль находится на границе терпения с примирением. Я сидел на диване, курил, разглядывал давно не стираные шторы и думал о чём угодно, только не о том, чтобы добить несчастную тварь. Первая мысль была, конечно же, о моей несбывшейся любви. Меня в очередной раз не поняли и попросили забыть домашний адрес, номер телефона, место работы, станцию метро и столик у окна в кафе на втором этаже. Вторая мысль вспыхнула внезапно. Необходимо срочно устроить себе выходной. Не обычное возлежание на диване с бесконечными прыжками по телевизионным каналам, а нормальный, активный выходной. Например, отправиться загород, на дачу к знакомым. Сделать это надо немедленно. Тем более что приглашали. Третья мысль, она же пока последняя, была о будущем, ни больше, ни меньше, всего рода людского.

Человечество я тогда не спас: не открыл новые пять заповедей, не вразумил глупцов, не избавил от внеплановых извержений вулканов. К друзьям съездил, мы честно напились. Да так напились, что утром жена хозяина дачи проснулась почему-то в беседке. Мы её потеряли, и никого за это совесть не мучила.

Юля вынесла огромную салатницу. Такие штуки пользовались популярностью при советской власти. Теперь понятно, откуда взялось выражение «ведёрко салата». В посуде из тёмно-матового стекла с горкой лежали десятирублёвые монеты. Каких только не имелось в наличии: города и административные округа, министерства и знаменитые личности, памятные даты и рода войск. Внушительная коллекция надо признать.
– Откуда у тебя это? – спросил я у Юли. Женщина попыталась изобразить улыбку Джоконды. Попытка вышла не совсем удачной.
– Для игрового автомата собирала. Всё думала, как соберу до краёв, и отправлюсь играть в ближайший салон. Опоздала. Не в магазинах же теперь ими расплачиваться?
– Почему нет? – удивился я.
– Ой, не смеши. Если хочешь, забирай.
– Шутишь? – не привык я к таким дорогим подаркам.
– Вовсе даже и не шучу. Напротив, абсолютно серьёзно,- Юля села на табурет, закинула ногу на ногу, при этом её и без того короткий халатик оголил ноги до самого предела. – Я серьезно не знаю, куда их девать. А тебе деньги нужны. Вот и давай поможем друг другу. Ты меня избавишь от ненужной вещи, а я тебе, вроде как, в долг дам, который, вроде как, и отдавать не надо.
– Ты серьёзно? – мысленно я уже прикидывал, сколько там может быть денег. Десять червонцев это сто, десять соток это тысяча… А там значительно больше.

В банке на меня тогда посмотрели как на последнего идиота. Неважно и не тронуло. Зато я смог нормально поесть и даже погасить долг по квартплате за два месяца.

В дверь настойчиво скребли на протяжении получаса. Меня разбудили, заставили подняться с дивана, дождались, пока я повернул ключ в замке и исчезли. На лестничной клетке никого не наблюдалось. Та же серая (как я ненавижу серый цвет) плитка под ногами, те же деревянные, облезлые перила на лестнице, те же изрисованные окурками стены и одинокий старый коврик возле соседской двери. Я закрыл дверь, вернулся под одеяло и очутился в дынном смраде. Именно в смраде. Запах настолько сильно заполнил всё пространство, что я сразу вспомнил всю ненависть к дыням и всему, что с ними связано. Помню, как меня избили взрослые мальчишки в подъезде. Трое били, а двоё жрали украденную на базаре дыню. Помню, как меня мама отправила отнести этот ненавистный то ли фрукт, то ли овощ, то ли ягоду, тётке на соседнюю улицу. Разумеется, я поскользнулся, упал лицом на асфальт, а грудной клеткой на дыню. Результат – два сломанных ребра. Я вскочил, открыл форточку, через секунду окно целиком, но дынный запах проел всю окружающую среду, включая листья, снег, бетон и пепельницу.

Через день я избавился от ненавистного запаха и убил кошку из нашего подъезда. Нечего по ночам порядочным гражданам мешать спать. Уверен, что больше половины жильцов, узнай, кто эту вонючую скотину прибил, лично сказали бы спасибо.

Мужчина был красив. Эталон мужской красоты. Видели мальчика из «Обитаемого острова»? Того самого, на которого мастурбировали все девочки от 16 и старше? Да я знаю, что фильм фуфло. Нет, книгу не читал. А надо? Хорошо, прочту. Так вот этот был ещё красивее. Высокий, в плечах полтора метра мускул, глаза голубые, волосы русые, нос прямой, губы чувственные, зубы ровные и ослепительные, как солевая пустыня. Голос! Голос у него вообще убийственный. Как начнёт говорить, так всё.
- Я занимаюсь тем, что изо всех сил и несмотря ни на что. Угол падения, точка кипения, никогда, неудовлетворение от возможности. Цель состоит не в обрывках пластиковых блокнотов, а целого мира мало. Работа исполняется в семидесяти процентах от предела. И главное, а главное не есть важное, и уж тем более не станет забытым или вечным. Никто, никогда, нигде, так как мы это целое, а целое это всегда разрозненное. Даже реки можно заставить остановится, не говоря уже о людях, прекращающих лгать.
- Простите…
- Никаких извинений. Забудь о личном, сохрани единичное. Ты, я, мы, они, вместе, хором, вас, нас, тех, этих, всё теперь – одно! Сделал что-то не так, значит, навредил всем, себе и никому. Извиняешься? Тогда сразу перед всеми, молчишь, все знают, о чём ты молчишь, кроме тебя самого.
Кальян, сигареты, сигары, трубка, самокрутки и просто обычный косяк не спасают от потока мыслей и потери сознания.

Всю жизнь презирал людей, слабых и глупых, попавшихся на удочку иностранных проповедников. Каким же надо быть тупицей, чтобы отдать квартиру и дочь на пользу очередной секты, обещающей скорый конец всего живого.

Юля прижимает левой рукой дочку к груди, выпрямляется и берёт в правую знаменитый пистолет, немецкий девятимиллиметровый «П-38».
– Только держись четко у меня за спиной, - предупредил я, проверяя своё оружие. Традиционный «Калашник» в руки, запасные рожки в боковые карманы шорт. За спину «М-16» с подствольным гранатометом. На грудь повесил продукт фирмы «Хеклер унд Кох», удобный и надежный «МП-5к» с удлиненным магазином. За пояс два «Вальтера». – Кончаются патроны, как будешь перезаряжать? Она молчит несколько секунд, после чего заявляет:
– У тебя с пояса другой возьму.
– Отлично. Больше не теряем времени. Идёшь четко у меня за спиной. Уяснила? – повторяю я, но мне важно знать, что Юля всё уяснила. Она, молча, кивает, и мы начинаем движение.
Уже на третьем этаже на нас прыгают два зомби. У одного нет глаз, у другого разорван рот и шея. Слепого я срезаю очередью в голову. Тварь с галстуком из собственного языка сбиваю ударом приклада в лоб. Юля всаживает уроду две пули между глаз. Через пролет упырей уже пять штук. Кладу всех длинной очередью и тут же меняю магазин. Юля делает шесть выстрелов вниз. Кто-то стонет, глухо шипит и, два раза харкнув, замолкает. Мы останавливаемся. Юля опускает девчонку на пол. Быстро перезаряжает пистолет, снова хочет поднять дочь на руки. Та отступает на шаг и мотает головой.
– Так, Юль, не спорь с ней. Она большая девочка. Ведь так? – смотрю в глаза ребёнку, дожидаюсь делового и уверенного да. И продолжаю. – Она пойдёт между нами, шаг в шаг за мной. Зато ты, Юль, можешь теперь взять второй пистолет.
Моя женщина берёт у меня два «Вальтера», а «МП-38» запихивает мне за пояс. Женщины, они в любой ситуации – женщины.
Мы успеваем прорваться на крышу, оставив на лестнице после себя примерно сорок мертвяков. В вертолёте как раз три последних места. Юля мне что-то говорит всю дорогу до ВДНХ, но я не слушаю.

Даже в общественные организации прорвались эти ублюдки.

Всю жизнь я мечтал только об одном: устроить самый настоящий погром в своей старой школе, а сейчас, когда там обосновались представители новой веры с непонятными иконами, флагами, молитвами и коврами, и подавно. Посох оказался крепким, сломался после четырнадцатого проломленного черепа.

А теперь…

Опять эта черепашка с разрубленным обстоятельствами и бытом панцирем.

… я хочу всего лишь выспаться. Хочется, чтобы сон был без снов.