- Не умеешь ты наслаждаться жизнью, - бросила я подружке Леночке. – Ну что хорошего в том, что ты убиваешься по нему, ночей не спишь, не ешь, не пьешь? Разве что похудеешь и то для тебя сомнительная польза, и так тощая как велосипед. Ты же сама прекрасно знаешь, что он не вернется, ведь так?
- Так, - покорно подтвердила Леночка, глядя на меня печальными кроличьими глазами.
- Тогда смысл?
- Но я люблю его…
- Глупость какая! Если это называть любовью, то я боюсь представить, что такое страдание. Любовь, дорогая, это… - я взмахнула рукой, словно пытаясь выхватить нужное слово из воздуха, как волшебник цветок. Жест получился изящным и привлекательным - не зря учитель тратил на меня время в хореографическом классе. – Наслаждение. Это радость. Счастье. Упоение. Даже если оно длится всего одну ночь. А то, что называешь любовью ты, всего лишь глупый страх слабой женщины оставаться одной перед лицом возможных жизненных трудностей.
Сомнение в глазах Леночки заставило меня шутливо нахмуриться.
- Так, больше ничего не желаю слышать о твоих душевных терзаниях! Сегодня же мы отправляемся лечить твое израненное сердце, благо я знаю замечательнейшее место, где мы обязательно подберем тебе достойного утешителя.
- Не думаю, что…
- Господи боже, - я состроила несчастное выражение лица. – Уж не думаешь ли ты, что я собираюсь втянуть тебя в сомнительную авантюру? Поверь, все будет так же невинно как на утреннике в детском саду, я просто собираюсь познакомить тебя с предметами моей работы и ничего более!
- Предметами работы? – непонимающе переспросила Леночка. Сама она еще не осознала этого, но я-то прекрасно заметила постепенно разгорающийся интерес и победно улыбнулась.
- С художниками, дорогая моя, с художниками. Или ты забыла, что дело всей моей жизни – обеспечение этой талантливой братии славой и деньгами? Так что, сегодня вечером я за тобой заеду, и мы отправимся культурно развлекаться и приобщаться к современному искусству. Кроме того, я планирую подыскать себе кого-нибудь, кто способен заменить Галицкого…

Арт-кафе «Монмартр» по праву считалось первым в городе по количеству посещавшей его богемной элиты. Только лучшие художники, музыканты, писатели могли позволить себе насладиться его изысканной роскошью, а также подыскать достойных почитателей таланта, готовых заплатить немалые деньги за шедевры или организовать выставку, презентацию, концерт.
В слабо освещенном зале дрожала скрипка, которую периодически заглушал смех, вызванной удачной шуткой или занимательной байкой, туда-сюда сновали официанты – в субботний вечер кафе как всегда было заполнено.
- Ты уверен, что она придет? Мы здесь уже битых два часа торчим, - раздраженно бросил Игорь своему спутнику. – Ты же знаешь, это не доставляет мне особого удовольствия.
- О да! Ты у нас художник от бога, куда нам, простым смертным, - Алексей усмехнулся и шутливо выпустил в лицо другу струю дыма. – Расслабься, эта леди всегда держит слово. Если сказала, что будет здесь сегодня, значит, будет, а такая мелочь, как опоздание…
Игорь в который раз окинул зал тоскливым взглядом. Он гораздо уютней чувствовал себя в мастерской, среди холстов и красок, а терпкий запах растворителя предпочитал тонкому аромату блюд, вот только в столице только этим запахом сыт не будешь, а потому, приходится ждать…
- Ирочка! Ангел! – Лешка вдруг подскочил, как ошпаренный и с диким воплем умчался в сторону выхода, чтобы спустя несколько секунд вернуться в сопровождении двух женщин: брюнетки и блондинки. Скользнув по второй равнодушным взглядом Игорь остановился на первой, притягательно броской, такой, какой он себе представлял первую леди художников, почти богиню, которая мазню двухлетнего ребенка могла преподать так, что она прославится как шедевр.
- Знакомься, Елена, великолепный, непревзойденный дизайнер. И мечта всей моей жизни, Ирина.
Он ошеломленно уставился в серебристые глаза блондинки, насмешливо изучающие его поверх тонких стеклышек очков. И вот этот ангелочек и есть та самая, великая и ужасная?
- Девушки позвольте представить вам моего протеже: Алексей, гениальный художник и будущая звезда, если, конечно, Ирочка, ты согласишься взять его в свои нежные ручки.
- Очень приятно, - Ира протянула ладошку для приветствия. Игорь коснулся ее так осторожно, словно это было хрупкое фарфоровое изделие. – Я не люблю тянуть кота за хвост, - тут же произнесла она, усаживаясь за столик. – Поэтому мне сразу хотелось бы услышать от вас, чем вы могли бы меня заинтересовать.
- Услышать?
Это она про картины?
- Именно, - женщина улыбнулась. – Я хочу, чтобы вы рассказали о себе и о своем творчестве, и лишь потом на него посмотреть. Удивите меня, и мне будет уже все равно, насколько талантливо вы рисуете.
«Она ненормальная», - мысль мелькнула и пропала, уступив место сосредоточенному вниманию. Краем глаза он отметил, что Лешка с Леной куда-то тактично исчезли.
- Ну же, - Ирина откинулась на спинку стула и поднесла к губам бокал. Кровавые блики заиграли на скатерти и ее белом платье. С трудом оторвав взгляд от этой притягательной игры света, он заговорил, сначала медленно, тщательно подбирая слова, затем уверенно, вдохновенно он рассказывал о своей жизни, о том, как написал первую картину, как ее порвал отец, считая, что сын занимается не делом и дальше, дальше, о переездах из города в город, о женщинах, о друзьях, врагах и картинах…
Ирина словно бы и не смотрела на него, не замечала – профиль и снежный взгляд, направленный куда-то в окно. Она была неподвижна, только бокал покачивался в тонких пальцах, утяжеленных перстнями, да гранатовые блики чертили в воздухе причудливые узоры.
Внезапно она поднялась и стремительно направилась к выходу. Игорь непонимающе уставился ей вслед. Женщина обернулась и… капризно скривила губы.
- Ну и что ты сидишь? Поехали.
- Куда?
- К тебе, глупый. Поздравляю, сегодня началась твоя звездная карьера.

«До чего же они все все-таки смешные. Как дети совсем…», - с улыбкой думала я, то и дело поглядывая на застывшего рядом Игоря.
Мне нравилось ставить людей в тупик. Нравилось, когда они терялись, не понимали и слепо подчинялись только потому, что не знали, что еще делать. А проще всего это было провернуть с творческой братией, единственным исключением в которой были мастера слова – вот уж с кем не разойдешься в высокоумных дискуссиях, живо поставят на место – поэтому писателей-поэтов-критиков я избегала, а вот с остальными… и не скучно, и прибыльно.
Кроме того, мне нравилось всегда иметь дело с совершенно разными ни на что и ни на кого не похожими людьми. Вот, например, первым был наивный, слепо влюбленный в меня и невероятно талантливый мальчик, которого я обирала почти до нитки, взамен одаряя своей благосклонностью. На нем заработала себе имя. Вторым стал муж – спокойный, уверенный в себе, но слегка отрешенный от этого мира бизнесмен, имеющий странное для его круга людей увлечение – живопись. С мужем мы вскоре разошлись, но его деньги помогли помимо имени добыть новых и верных клиентов и немалый счет в банке. Третьим стал уже состоявшийся художник, которого я раскручивала заграницей. С этим непредсказуемым созданием я провела чудную зиму в Париже. Четвертый – яркий, как фейерверк, стал самым знаменитым моим протеже на данный момент, именно после его успеха за мной закрепилась репутация непревзойденного специалиста, потому что я не просто подняла его из неизвестности, а в корне поменяла общественное мнение и из бездарности сделала гения. Вскоре после всеобщего признания, он наскучил…
Игорь обещал стать развлечением как минимум на ближайшие полгода, внешне замкнутый и подчеркнуто холодный, он так жарко рассказывал о своих картинах... После сумасшедшего Кирилла хотелось чего-то более разумного, но не менее неожиданного. Да и то, что Андрей описывал этого мальчика, как весьма одаренного, играет свою роль.
Мальчик. Собранные в хвост блестящие черные волосы. Припухлые губы и сосредоточенный зеленый взгляд. И длинные тонкие смуглые пальцы, которые, в моем представлении, и полагалось иметь настоящему художнику.
- Сейчас направо, - голос у Игоря был неожиданный для парня его внешности – тихий, но достаточно веский, чтобы не переспрашивать, что он имел в виду, и на удивление обволакивающе-теплый. – Здесь.
- Прекрасно, - я вышла из машины и огляделась. Не самое подходящее место для будущей звезды – хрущевские пятиэтажки со стандартным набором двух-трехкомнатных квартир с видом на помойку или серую стену соседнего здания. Хотя, если вспомнить, я сама когда-то жила в точно такой же.
- Прошу прощения за столь неприятное зрелище, - усмехнулся парень.
- У тебя будет возможность исправиться в моих глазах, - вернула шпильку я.
Игорь долго возился со старым замком, и я подумала, что чем скорее я заберу отсюда этого мальчика – тем лучше, поскольку не собираюсь лишиться своей прибыли по причине того, что его просто-напросто ограбят.
Художник не разуваясь, прошел коридор, комнату, распахнул дверь в следующую и щелкнул выключателем. Под потолком неожиданно ярко вспыхнула мощная лампа. Я проследовала за ним и замерла на пороге…

В этот миг он понял, что она не просто охотница за наживой, какой предстала ему в самом начале. Ирина действительно любила и ценила живопись. Казалось бы, что такого? Ну, остановилась в дверях, чтобы окинуть взглядом все, что ему представлено. Но нет, в глазах за линзами очков что-то вспыхнуло, заметалось, ожило. Она не торопилась делать первый шаг навстречу картинам, внимательно вглядываясь в каждую издалека, стараясь уловить настроение, чтобы потом уже различить малейшие его нюансы.
Он планировал, что будет представлять, что-то рассказывать, что-то пояснять, а сейчас понял, что все это будет лишним, ненужным. Ирина сама была в состоянии «поговорить» с картиной, и даже, возможно, найти в ней больше, чем вкладывал автор. Игорь почувствовал нечто похожее на ревность и смущение. Настолько всепроникающим сейчас был серебристый взгляд, настолько бесстыжими пальцы, скользящие над самой поверхностью холста, повторяя контуры линий… его словно раздевали, разбирали по косточкам, заглядывали в каждый уголок его души и вытаскивали наружу все достоинства и недостатки, представляя их на всенародный суд. Ни один человек, рассматривающий его картины еще не вызывал таких чувств. И это отчасти пугало.
Ирина прошла вдоль ряда и остановилась прямо перед мужчиной.
- Чаем не напоишь? – насмешливый вопрос вдруг выдернул Игоря из состояния легкого шока. Он посмотрел ей в глаза, сияющие улыбкой, и кивнул.
- Так, мой драгоценный, - когда он поставил перед ней чашку, небрежно-легкомысленный тон, которым она вела беседу, пока чайник ворчал на плите, сменился сухим и деловым. – Я готова заключить с тобой контракт на год с возможностью продления. В течение этого времени я буду заниматься тобой, что называется, с головы до ног.
- И что это в себя включает? – ему стало даже любопытно.
- Организация выставок, презентаций, конференций, интервью и прочего, продажа картин, твой имидж, амплуа и личная жизнь.
- Даже так?
- Даже так, - отрезала Ирина. – Я не первый раз имею дело с художниками и прекрасно знаю, что вас, бывает, «заносит» и вы не ведаете, что творите. Пока я тобой занимаюсь – этого быть не должно. Все душевные потрясения будут носить исключительно благоприятный характер, а то состояние, когда кисть валится из рук, отныне должно быть тебе незнакомо. Я не утверждаю, что ты обязан с головой уйти в работу и от восхода до заката вдохновенно творить по шедевру в сутки. Но… - многозначительное «но» повисло в воздухе, предоставляя ему возможность поработать воображением и самому домыслить, что именно и как много он будет ей должен. Радужная перспектива.
- Я могу подумать? – вопрос вырвался машинально, как реакция на столь стремительные действия.
- У тебя есть минута, пока я допиваю чай.
Даже если в предложении и были какие-то подводные камни, за минуту он бы в любом случае не смог их отыскать.
- Я согласен.
- Прекрасно. Завтра в десять будь на Варшавской, дом 19. Это контора моего нотариуса, все подпишем и заверим. После мы поедем подобрать тебе что-нибудь приличное для выхода в свет. Вечером съемка для «Иного мира». Если повезет, то попадем в субботнюю передачу, тогда уже через две недели можно будет организовать собственную выставку. Пока что придется удовлетвориться стеной у Станиславского, ну да я с ним поговорю, чтобы эта стенка была самой удобной… Сразу предупреждаю, без меня ни с кем не договариваться, ни на какие вопросы не отвечать и никаких девушек в натурщицы не брать… ясно?
- О да… - Игорь откинулся на спинку стула и улыбнулся.
Ирина удивленно приподняла брови.
- Ясно, что я попал.
Губы женщины тоже тронула улыбка.
- Драгоценный мой, никто и не обещал, что со мной будет легко.

Чтобы Володя Станиславский выделил нам приличное место в своей галерее, пришлось пустить в ход все свое очарование и огромное количество денег. Даже затрудняюсь сказать, что из этого сыграло решающую роль, но возможности теперь открывались блестящие.
У Игоря оказалась удивительная манера писать. На полотнах он использовал всегда всего два цвета. Один служил фоном, другой выделял на этом фоне какую-то значимую фигуру. При этом он так умело пользовался оттенками, что ни пейзаж-интрерьер, ни сама фигура не сливались в бесформенные силуэты, с кляксами и разводами. Четкость была, особенно издалека почти фотографическая, просто смотришь на эту фотографию через цветное стекло. Это был успех. Стопроцентный. И моя заслуга в этом, как ни обидно признать, минимальна, я только дала мальчику имя, позволила засиять сразу. Не будь меня, это все равно бы произошло рано или поздно. Но, черт возьми, приятно осознавать то, что с моим мнением так считаются.
- Волнуешься? – я подошла к Игорю, разглядывающему свои полотна на фоне темно-красной стены. Он вздрогнул и посмотрел на меня слегка отсутствующим взглядом.
- Они… как будто не мои, - смущенно признал он, обведя рукой стену. - Я ведь никогда раньше не выставлял на всеобщее обозрение… и они принадлежали только мне.
- Жалко расставаться? – позволяю себе улыбку, необидную, понимающую.
- Что-то вроде этого.
- У тебя сегодня день потрясений. Кстати, ты почитал вопросы журналистов? Подумал?
- Да как-то… - парень замялся.
- Так, - грозно. – Контракт подписывал?
- Подписывал.
- Обещание давал?
- Давал….
- В чем проблема?
- Забыл, - бесшабашно улыбается и разводит руками. Вот и как на это обижаться?
- Еще одно такое «забыл» и будешь выплачивать неустойку, - ворчу. Ну и пусть в такие моменты становлюсь похожей на университетскую преподавательницу с кафедры педагогики. Имею право. – Если серьезно, предлагаю тебе озадачиться вопросом, по какому принципу ты выбираешь два цвета для картины.
- Но… оно само как-то получается! – возмутился Игорь. – Я не задумываюсь над этим, просто чувствую…
- Журналистов это не устроит, меня тоже. Так что можешь начать разрабатывать свою концепцию прямо сейчас. Ты будешь этим заниматься, пока я не буду удовлетворена…
Я собиралась пойти поговорить со Станиславским, но стоило мне развернуться, как я вписалась в объятия высокого красавчика, оказавшегося никем иным как моим последним протеже. Судя по взгляду, брошенному на Игоря, наше расставание он воспринял вовсе не так легко, как хотел показать.
- Ma cherie, этот простофиля не может доставить тебе удовольствие?
- Галицкий, ты какого черта тут забыл? Насколько мне известно, ты здесь не выставляешься. И оставь уже этот свой французский с английским прононсом!
Гордо вскинув голову удаляясь, со злостью понимая, что ему удалось меня задеть. Да, не может он мне доставить удовольствие! Потому что на меня не реагирует! Абсолютно! Потому что я существую для него лишь как средство преодоления пути к славе. Потому что я привыкла добиваться своего быстро и сразу. А этот…
А еще мне просто банально скучно.
- Ирина Вячеславовна, журнал «Другие мы», не могли бы вы несколько слов перед началом выставки… - молоденькая девчушка с цепким взглядом будущей хищницы возникла прямо передо мной, приготовившись конспектировать откровения, к которым я сегодня была ну никак не расположена. Но… работа есть работа.
- Я слушаю вас внимательно, - благожелательно улыбаюсь, мысленно моля о пощаде.
- Всем известно, что на сегодняшней выставке вы появились не как знаток, а как заинтересованное лицо. Расскажите, где вы познакомились с вашим новым протеже?..
Когда Игорь вышел из зала, я сделала вид, что увлечена интервью до одури. Он погрустнел и спустился вниз. Краем глаза я заметила его оранжевую куртку среди столпившихся на остановке людей…
А мстительную улыбку журналистка, наверное, приняла за выражение благосклонности…

Для нее это просто игра.
Люди-фишки, которых она ставит на клеточки с номерами и выигрывает.
Впервые он это понял, проснувшись рядом. Ира улыбалась во сне. Победно. Самоуверенно. Так, как она никогда не позволяла себе на людях, наверное, потому что просто щадила их.
Стало страшно.
Собраться, уйти, больше никогда не возвращаться… а лучше сразу уехать из города.
Было бы бегством. Глупым, недальновидным, а главное – постыдным.
… вчерашний вечер в туманной поволоке выпитого, смех-колокольчик, жаркое «я никуда тебя не отпущу»…
… еще ранее - головокружительный взлет, успех о котором, так мечтал, кокетливые взгляды девушек, знающих, что этот человек может потратить на них энное количество средств, а потому ставших до неприличия доступными…
… а еще – красные блики на белом платье, равнодушный взгляд, цепляющий за живое, и наивное желание избалованного вниманием ребенка заставить этот взгляд устремиться на него, только…
Ира шевельнулась, улыбка исчезла… без очков она казалась беззащитной, открытой, нежной, совсем как вчера. И жуткое видение затерялось в этой нежности…
Никуда он не уйдет. Пока она не отпустит.

- Ты что-то пишешь? – последнее время мой художник стал определенно не таким милым как раньше. Насколько я его знаю, это могло объясняться только одним.
- Нет, с чего ты взяла? – но голос дрогнул. Ай-яй-яй, обманывать нехорошо. Будешь наказан.
- Мне показалось. Игорь, скажи, а вот если бы ты рисовал меня, то каким цветом?
- Красным.
«Красный – суета, энергия, жизнь, но не спокойная, а сверхнасыщенная, такая, которая вертится перед глазами бешеной каруселью и от этого все ее цвета сливаются в один…» Я все-таки заставила его придумать объяснения цветам.
- А себя?
Задумался. Взъерошил волосы и прикусил губу. Забавная привычка.
- Не знаю. Других проще. К тому же я не собираюсь писать автопортрет. Я не хочу говорить о картинах, Ириш…
Точно обманывает. Впрочем, это даже может несколько разукрасить нашу жизнь. Последнее время она становится слишком предсказуемой. Игорь не оправдал моих ожиданий. Всего два месяца прошло, а я уже скучаю. Может, разыграть сцену ревности?
- А о чем хочешь?
- Хочу помолчать.
- И мое присутствие при этом не обязательно, - добавляю в голос яда и побольше.
А зеленые глаза напротив становятся неожиданно слишком холодными.
- Нет, не обязательно.
Молча опускаюсь в кресло. И впервые не знаю, что…
- Тогда тебе лучше уйти.
- Как скажешь, - в голосе звучит… облегчение?
Поднялся. Посмотрел со странным, торжествующим выражением. И ушел.

От-пус-ти-ла… и капли ликуют, вытанцовывая на жестянке танец собственного изобретения.
Пам-пам-пам-пам… мимолетная мелодия, сыгранная старым аккордеонистом, долетевшая из арки соседнего дома, напомнила старое кафе и скрипку, воспоминания, со временем ставшие слишком размытыми, чтобы ради них продолжать пытаться что-то сделать, чтобы их вернуть…
Рргав-гав-гав-мяяяяяяяяяяяяяу! Звуки жизни врываются подчас слишком резко, и приходит понимание, что теперь все иначе, сложности, которых не избежать. А еще остается одно незаконченное дело…
Но это не сейчас, потом, подальше отсюда… подальше от нее.

Спустя некоторое время я пришла к выводу, что он оказался просто каким-то неправильным, брак, то ли недоделка, то ли подделка. Была уверена, что скоро он передумает и вернется, осознав, кого он потерял. Но Игорь предпочел стать ошибкой моей жизни.
- Ир, я же вижу, тебя что-то мучает. Поговори с ним… - наше любимое кафе и Леночка напротив как всегда несчастна на этот раз по поводу меня.
- С кем?
- С Игорем. Тебе же тяжело…
- Да, с деньгами в результате возникла напряженка, но я буду добра и не сниму с него неустойку.
- Ира! Ты же любишь его…
- Это тебе подсказала больная романтичная фантазия.
- Но я же вижу… - повторяет. Растерянно. Непонимающе. Иногда мне хочется быть такой, как она. Свободной от правил, которые сама себе установила. Но, слава богу, это лишь минутные слабости.
- Я с тобой засиделась, а у меня дела. Брось переживать, Лен. Я того не стою. И придуманная тобой любовь тоже.
Я вышла из кафе и на мгновение замерла на пороге. Промозглый ноябрьский ветер рванул расстегнутое пальто и швырнул на грудь несколько холодных капель, сорванных с унылых кленов у обочины дороги.
Злые слезы внезапной обиды на все: на погоду, на Ленку, на припаркованную слишком далеко машину, на Игоря… я едва им не поддалась. Просто не успела отвыкнуть от того, что кому-то нужна. Просто не привыкла находиться среди проигравших.
Дорога успокаивает. Равномерное скольжение «дворников», шорох мотора и хвойный запах елочки-освежителя. Пусть. Пусть. Пусть…
Все они исчезли из моей жизни, и он исчезнет. Не так, как мне хотелось бы, но исчезнет, потому что не осталось ничего, что бы напоминало, тревожило, не отпускало. Позаботиться об этом было самой первой задачей. Я не люблю, когда меня пытаются заставить страдать и испытывать угрызения совести. А значит – не буду.
Дом, как назло встретил давно забытым – терпким ароматом краски. Откуда ему здесь взяться? Уж не галлюцинации ли на нервной почве?
Усмехаюсь своему отражению. Горьковато выходит. Не по-моему. Как это мерзко, когда все в один миг рушится и идет не по-моему.
Душ. Книга. Чай. Все как обычно, когда я одна. Это помогает забыть. Или забыться?
… по одеялу стремительно расползается коричневое пятно с вкраплениями чаинок, вода обжигает ноги. Наверное. Все равно. Потому что на стене…
На красном фоне зала с высокими колоннами, заполненного огромным количеством людей с размытыми лицами, чуть в стороне, прислонилась к колонне… я? Холодный, мерцающе-синий взгляд, бледно голубые пальцы, сжимающие бокал…
Синий. Синий цвет.
«… это смерть. Он слишком холоден, чтобы давать достаточно жизни. Синий равнодушен ко всему, ему ни до чего нет дела. Он только забирает, поглощает под собой, все теплые цвета превращая в лед…»
Синяя фигура на красном. Смерть среди жизни. И впервые в картине третий цвет – бледно-фиолетовое сияние расходящееся в разные стороны… одна из фигур почти наполовину залита им, к другой оно подбирается…
Не оторваться. Все новые и новые детали… сколько не вглядывайся в глубину – не раскроешь все. Только с каждой минутой все страшнее.
Я ненавижу тебя.

Дверь открыла пожилая женщина с недоверчивым взглядом исподлобья. Но аккуратно подстриженный молодой человек в дорогом костюме всегда и на всех производил хорошее впечатление.
- Добрый день. Вы, наверное, меня не знаете. Мы с Ириной некоторое время работали вместе.
- Художник что ль? И чего тебе?
- Мне бы хотелось забрать одну вещь. Картину. Для вас она не имеет никакой ценности, поверьте.
- Откуда я знаю, что не имеет, а? – родственники, которым вдруг привалило нежданное богатство, явно не собирались расставаться даже с малейшей его частью.
- Потому что вы не сможете ее продать. Поверьте. Но если хотите, я вам заплачу.
Это возымело действие. Он едва слышно зашел в ее спальню, где за годы ничего не изменилось. И картина все так же висела на стене, хотя он был уверен, что полотно окажется на помойке все тем же далеким ноябрьским вечером, когда Игорь повесил его, в последний раз воспользовавшись ключами от квартиры.
Тонкая изящная фигура. Почему она сейчас кажется изломанной? Да и фиолетовый раньше занимал гораздо меньшее пространство...
Тогда это казалось удачной местью. Теперь фатальной ошибкой. И пусть смерть, настоящая, настигла ее лишь спустя несколько лет, в банальной автокатастрофе… от чувства вины теперь не избавиться никогда.
- Долго стоять-то будешь? Забирай свое художество и иди.
Лето только просыпалось, сонно выгибало деревья слабеньким ветерком и, потягиваясь, выпускало коготки-листочки. Зелено-желтый мир казался чужим после красно-синего. Игорь еще не готов был войти в него на всех правах.
Потому что гранатовые блики на белом платье вдруг вновь заиграли своей манящей несбыточностью.
«Прости меня, Ира…»