- Ну щто, руски, навоевался? Дом тебе мало был? Семья? – где ж он, гад, постригался? Волосы чистые, будто ещё шампунью пахнут и дорогим одеколоном. А чёрный оклад бороды выхолен до волоска. Лишь седина кое-где пробивается. Хотя, у горцев седина ранняя… - Пот тебе мало был в учебка? Крови хотел? Смерть хотел? Любопытный? Мишка лежал на боку, скрипел от боли песком на зубах, стонал хрипло на вдохе, при этом сквозь пыльные ресницы спокойно рассматривал врагов. Пятеро бородатых чехов, упакованных оружием и боеприпасами по самое некуда в новенькие комки made in … неважно… но не в наши убогие «стекляшки», вискозные наполовину. Шестой ещё более навороченный, оттого и ясно, что старший, они стояли в расслабоне полукольцом и все смотрели на него, будто ожидая быстрой расправы Смерти над этим раненным сержантом. - Щто молчишь, руски? О! Сержант! Щто молчишь, сержант? Зачем приходил сюда с автоматом? Зачем слушал своих полковников? А это они тебе смерть послали, не я. Мне твой смерть, как шакалу в степи не нада. Но ты мне в дом пришёл. Зачем пришёл? Детям моим смерть нёс? Дом мой огню подарить? Жена мой… - нервы его после каждого слова натягивались струной и вот, лопнула струна! Сильнейший удар ногой в живот сломал Мишкино тело пополам, заставил гортань взвизгнуть позорно от боли, слюной с кровью поперхнуться и закатиться хрипом на вздохе… - Отвечай, пёс! Его друзья хохотнули и, похоже, закивали одобрительно, «на бис». - Отвечай, пёс! За всех отвечай! – один из боевиков что-то прогургонил на ихнем, Мишка лишь уловил что-то про ноги. - Щто, руски? Ноги больно? Рустам говорит, что это он тебе ноги перестрелил, когда ты гранатами на нас пощёл. Ты герой, руски? Как это… Матроскин? Матросов? – тут же перевёл им похоже – заржали опять. - Скажи мне, руски. Скажи, что тепер ты думаешь? Ненавидишь? Смерть боишься? Скажи. Интерес мне, - присел ближе, почти лицо к лицу оказался. Мишка смотрел мутным взглядом прямо в его чёрные зрачки и видел в них отражение белого облака в голубом небе. Как так может быть?! Как в этих глазах может отражаться небо? Или смерть превратилась в это голубое сияние?.. Мишка всегда презирал смерть. За отца, которого она забрала, за Кольшу Бедного – одноклассника, глупо утонувшего в речке Северке много лет назад, за Макса – боевого друга и взводного балагура, получившего снайперскую пулю прямо в висок, когда пацан просто поссать к кустам отошёл – не приучен был на дорогу мочиться; дурные привычки всегда злые шутки играют… За мать, которая, хошь-не хошь, а ждёт письма от Мишки, а не от его Смерти… - Больно тебе, руски. Вижу – больно. А мне не больно каждый день хоронить своих родственников и друзей – джигитов и настоящих мужчин чеченских? Не больно мне за детей, которых вы убиваете вот из этих автоматов? Ка-лаш-ни-ков! Как спит руски Калашников? Какой сон видит? Всему миру смерть продал вот таким автоматом… Что снится руски Калашников? Молчишь? Мишка немного успокоился. За это время он уже немного изучил горцев – пока тот говорит, а этот видимо любил говорить, да не ему – Мишке, а всем: ему, себе, напарникам своим… Так вот, пока говорит он, ни один из остальных не выстрелит в раненного сержанта … - А гранаты у тебя тоже русские, джигит? А рации? А деньги, что в карманах, джигит? А война? - Щто война, руски? - Война тоже наша с тобой? Русских с чеченами, джигит? – Мишка через силу выдохнул последний вопрос и нашёл ещё немного сил, чтобы не потерять глаз бородатого. Что скажешь? - Война - она всем война, руски. Ты ко мне с войной пришёл… - Ой ли? Только наши деды - и твой, и мой – они за свой дом тогда воевали. За жён и детей воевали. А ты за деньги воюешь. - А ты? - А я… А я за твоих детей воюю. Чтобы им не воевать, - Мишка сам от себя не ожидал таких слов. Не его эти слова, но он их сказал. А он не мог соврать. Мать с детства врать отучила… Бородач сверкнул глазами, по скулам пробежала мелкая дрожь, и потухло небо в зрачках. - Это я за своих детей воюю, руски. И за землю свою, что вы, неверные осквернили. И не за деньги совсем… - Просто так получилось… - Заткнись. Что означала эта пауза? Что задумал? Резко сел на ногу, бросив автомат на колени, закрыл глаза и замер. Мишка боковым зрением увидел смятение боевиков – замялись, переглядываются… Старший кивнул, и они нехотя, но повиновались, исчезли за бугром. - Давай разбираться, руски. Зачем ты за моих детей воюешь? За моих детей я ответ. - А наших детей можно было прямо в роддоме тогда брать в заложники? А жён и стариков в больнице… А ещё в школе… Кончай, джигит. Мы сегодня не справимся с этим вечным спором… - Конец быстро можно. Только он мне уже не нужен. Он уже есть. Вам. - Угу… - Где твой взвод, сержант? Встань, оглянись! Одни трупы кругом! И не скрипи зубы… - Это не победа… - Глупый ты, руски. Зачем победа? Время победы прошло. - Я и говорю. - Ты молчи, падаль. Я не знаю, зачем сижу и говорю с тобой. Я сейчас встану, убью тебя и уйду… Аллах мне в помощь. - Уходи. Только… - Щто, только? Ты мне условие ставишь? - Попросить хочу… - Ты меня, руски, просить хочешь? Ты меня умолять должен… - Умолять не буду. - Будешь. - Лучше убей. - А щто ты хотел просить? - Оставь меня. Дай пацанов похоронить… Бородач не ожидал такой наглости. На его каменном лице вдруг явно отразилось недоумение. - Мне жить осталось совсем немного – сам видишь. Ещё и в плече пуля. Смогу ребят в воронку стаскать, там с ними и останусь. Не смогу, шакалы и вороны добьют… - Хочешь выжить, руски? Вертушки ждёшь? - Не жду. Нас здесь искать не будут, мы за вами свернули, а рация вместе с радистом из гранатомёта по кустам раскидана… - Нет, руски. Не дам я тебе живым остаться. Я командир, и мне не простят слабости. И обидел ты меня… - Правдой? - У меня своя правда. - Ну и хрен с тобой, джигит. Стреляй и уходи. Далеко не уйдёшь… Смерть тут по пятам ходит… - Прощай, руски, - вскинул автомат, передёрнул затвор. – Времени нет. Твой Бог сегодня забыл про тебя, руски. Аллахакбар!
Мишка видел все шесть пуль, которые с огнём и дымом вылетали из ствола Калашника. Они летели чёрной стройной цепью прямо ему в грудь. Шесть пуль, шесть букв слова СМЕРТЬ. И её увидел уже в тумане. Она уходила вслед воину…
*
- «Валдай», я «Степной», приём… - Слушаю, «Степной»… - Вижу место боя. Квадрат 42. Движения нет… - Никакого?.. - Никакого… - Это они?.. - Похоже на то. Их всех положили… И не час назад… - Чёрт! Опоздали… Сесть сможете?.. - Нет, никак… Тут склон и дебри… Темнеет… - «Степной», возвращайтесь на базу… Завтра… - Вас понял, «Валдай». Возвращаюсь…
- «Валдай», я «Степной», приём… - Слушаю, «Степной»… - Вижу место боя. Квадрат 42. Движения нет… - Никакого?.. - Никакого… - Это они?.. - Похоже на то. Их всех положили… И не час назад… - Чёрт! Опоздали… Сесть сможете?.. - Нет, никак… Тут склон и дебри… Темнеет… - «Степной», возвращайтесь на базу… Завтра… - Вас понял, «Валдай». Возвращаюсь…
Зачем парня сдал чечену? Поторговался б за него ещё на страничку. Однако, ломать - не строить. Могёшь скомкать занавеску. Хошь обижайся, но и тебе пора из зарисовок выползать. Этюдиками себя балуешь, а нас, читателей, развращаешь, Саня. Работать надо, работать!
Вов, не я отдал его чечену... да не будем об этом. А торговаться бесполезно, сам знаешь, что и разговор-то между ними вряд-ли случился бы. Или смерть быстрая, или в лучшем (худшем) случае плен за выкуп. А тут раненный он, не любят они врагов на себе таскать, тем более спешили оторваться. Так что пацан обречён был, однозначно. Как ни жаль. А этюдиками ни себя, ни читателя не унижаю. В них тоже своя прелесть есть. Не всем же романы по пять лет писать :D. А скольким возможным романам ты и полжизни не дал прожить? Ты сам-то, жидюга и самолюб, читателю хоть что-нибудь подарил? Работать надо, Вовчик, работать!
Ну, про эту тему мы с тобой уже говорили. Мне пояснения не нужны, а вот на читателях, далёких от порохового дыма, ты отыгрался нехило. До последнего давал надежду и вдруг бац!!! И cold по коже Интриган ты, Саш. Но война, она, как грица и есть - война. Кстати, по поводу миниатюр и подобной литмелюзги Эт я просто от зависти. А роман мой не для современников а для потомков, успею.
0
Интриган ты, Саш. 