Грань между чудом и явью гораздо меньше,
чем мы её можем себе представить.
- Миша… Здравствуй, Миша…
Палыч так и замер, полулёжа, с трубкой в руке, близоруко тараща глаза в темноту, отказываясь верить своему слуху. Ночь. Полумрак, тикание будильника со стола, приглушённый шум машин за окном. Только эхом в голове: «Миша… Здравствуй, Миша…». Бред! Ущипнуть бы себя, да руки онемели. Не придумав ничего лучшего, долбанул себя телефонной трубкой по голове.
- Ёксель-моксель! – переборщил. Больно-то как! Зато сон как рукой сняло. Он уже смотрел тупо в трубку, откуда только что слышал такое знакомое: «Миша…. Здравствуй, Миша…». Очнувшись, наконец, от ступора, торопливо перехватил трубку и снова прижал к уху. Опорная рука при этом нервно подломилась, и Палыч рухнул ничком в подушку…
- Алло…
- Миша…. Это я. Ты не узнал меня?
- Ма… ша? Маша?!
- Да, это я. Я тебя напугала?
Палыч боялся вздохнуть, пошевельнуться, спугнуть этот мираж. В груди тупо заныло, повернулось туго комкаясь там…
- Маша… - с трудом выдавил из себя сквозь онемевшие вдруг губы.
- Прости, Миша. Я понимаю, как это неожиданно для тебя. Я не хотела тебя напугать.
- Маша…. Этого не может быть…. Ты где?
- Я не знаю. Да это и не важно наверно. Важно, что мы можем с тобой говорить…
- Это, наверно сон…
- Пусть будет сон. Как ты, Миша?
- Я? Нормально. А ты?
- Я тоже. Уже привыкла. Сколько времени прошло?..
- Почти три года, - Палыч завозился, заскрипел диваном, сел и снова замер, прислушиваясь…
- Три года…. Надо же.
Красивый баритон, зазвучавший в трубке, заставил вздрогнуть:
- Время истекло. Пора прощаться.
Палыч некоторое время пытался осознать услышанное.
- Миша, нас сейчас разъединят. Я ничего не успела сказать тебе…
- Машенька! Маша! Стойте! Не разъединяйте! Вы чего там?! Маша! Ты меня слышишь?!
- … и не забывай про свой желудок. Ты должен соблюдать диету, Миша…
- Маша, Машенька, девочка моя! Не уходи…. Не уходи, пожалуйста…
- Я люблю тебя, Миша.
- Я люблю тебя, Маша! Ты слышишь?! Алё! Маша! Алё!
Он уже понял, что из-за своих истеричных криков не слышит её. Замер, весь внимание…
Лишь фон в трубке.
- Маша?...
Тишина становилась всё громче… всё плотнее…
Палыч, боясь пошевелиться и спугнуть чудо, всё сидел; бесшумно стекали слёзы по небритым щекам старика и мягко спрыгивали с подбородка на его впалую старческую грудь. Время от времени он судорожно сглатывал липкую слюну и после этого всхлипнув, плотнее прижимал трубку к уху, вновь замирал на время.
Никогда ещё сердце его не билось так возмутительно громко. Никогда ещё так не хотелось его остановить…
В окно осторожно заглядывало хмурое осеннее утро.
декабрь 2007 г.
Подмосковье
|
