Меня разбудил Альберт. Он растолкал меня. Я осветил его встревоженное лицо зажигалкой.
- Бадди умер.
Одно слово. Простое слово из четырех букв, приобретающее оглушающий эффект, если речь идет о близком человеке. Мы с Лиз устремились к шалашу Бадди, у которого уже стояла Эльза. Она держала тлеющий корс и вытирала рукавом слезы.
Бадди умер с улыбкой на лице. Его сердце остановилось, когда он спал. Мы похоронили его у валуна. Последние три месяца мы готовили подарок к его тридцать пятому дню рождения, до которого он не дожил шестнадцать дней. Тайком, мы вытачивали новый снейкетч. Новый инструмент получался на удивление удобным и красивым. Мы установили его вместо памятника. Снейкетч торчал из земли, словно трехпалая рука.
Ножом я высек на валуне надпись: «Здесь покоится Олимпийский чемпион, друг и добряк Бадди Джонсон. 2062-2097». Ветер опередил меня и сдул песчинки. Я хотел на-писать что-то еще, но ничего не приходило мне в голову. Лиз взяла меня за руку и отвела от валуна, ставшим могильным камнем Бадди Джонсона. Надпись получилась красивой.
Я взглянул на Альберта. Он достал из рюкзака личную карточку Бадди, которую поместил в рамку из органического стекла (он соорудил ее из разобранных компасов) и поместил в выдолбленный мной проем.
Мы двинулись в путь и планировали за остаток дня пройти километров десять. Еще полтора часа до заката солнца хватило бы для работы солнечных батарей двигателя.
Альберт угасал на глазах. Его шея была обмотана тряпкой, сквозь которую просачивался гной. Он еле волочил ноги и пил много воды. С распухших губ вытекала слюна. Эльза то и дело вытирала его подбородок. Каждый привал он ложился на щебень и вытягивал ноги.

Ежедневно, как и Бадди когда-то, я дважды бурил скважину. Утром и вечером. И ловил змей. Я вырезал новую маску, так как та, что носил Бадди, пропиталась ядом, струи которого летели на меня, едва я приближался к ползучим тварям. Змеи, пускавшие струю яда, были особо опасными.
Альберт ошибся в прогнозах. Уже на восемнадцатый день, после того, как он пока-зал мне свою болячку, ему стало плохо. Его рвало: гнойная язва, превратившаяся в гангрену, покрыла шею, спину, верхнюю часть груди и поднималась по лицу, пузыря кожу, на небритых щеках.
В разговорах мы избегали употребления этого мерзкого слова. «Гангрена». Это слово было сродни тому, другому слову, которое Альберт произнес, ворвавшись ночью в наш шалаш. Мы на старый манер, пользовались выражением «антонов огонь».
Каждый раз он с нетерпением ждал открытия вентилей на скважине. Только ледя-ная вода могла избавить его от мучительной боли. Она смывала засохший корочкой гной, придавала ему сил. Мне удалось поймать тушканчика, и накормить ученого вкусным мясом. После ужина он лег спать бодрым и улыбающимся.
4 апреля Альберт ослеп. Его глаза стали бесцветными. «Антонов огонь» покрыл все его тело, за исключением кистей рук.
После очередного ужина он попросил нас остаться у костра.
- Я решил остаться здесь, - сказал он. - Завтра я уже не смогу встать на ноги. Я уже стал обузой, которая замедляет ваш ход. Мой друг, – Альберт обратился ко мне, – я рад, что тебе, наконец, удалось освоить секстан. Я уверен, вы сможете выбраться отсюда. Также я уверен в том, что ты, мой друг, сдержишь данное мне обещание. – Ученый помимо своего рюкзака протянул мне две пачки с сигаретами.
- Мы оставим скважину открытой на ночь и сделаем тебе небольшой пруд. Я уже выкопал под скважиной маленький бассейн, - сказал я.
- Спасибо. Это облегчит мои предсмертные мучения, - ответил Альберт. – Я попро-сил бы тебя, мой друг, нарубить мне кактуса, чтобы мне надолго хватило корса. Сильно мерзнут ноги.
- Конечно, Альберт. – Я оглядел округу. Кактусов здесь был много, и я немедля взялся за работу.

Мы уходили, когда солнце было в зените. Так как наша остановка растянулась на три дня, пруд получился достаточно большим. Шириной в пятьдесят и длиной в семьде-сят метров. Глубина местами доходила до двух метров.
- Я останусь с ним, - сказала Эльза, когда мы начали собираться.
Мы опешили и, молча, смотрели на нее. Она на блаженствующего в воде Альберта. Она засучила рукав – на ее локте пылал «антонов огонь».
– Я осталась бы с ним, даже если была здорова. Идите. Кто-то должен достичь це-ли.
Я подошел к Альберту. Хотел пожать его руку, но он покачал головой. Из его сле-пых глаз текли крупные слезы.
- Счастлив, что знаком с тобой, - проговорил я.
Он кивнул.
- Взаимно. Береги Лиз. Видеть во сне распадающееся тело – к долгой болезни. Ос-терегайтесь заноз, плотно перевязывайте порезы и не заразитесь, - проговорил он. – И еще... Пожалуйста, оставь нам сигарету.
Я высыпал в ладонь Эльзы десяток сигарет. Она поблагодарила меня и поцеловала в щеку. Затем и Лиз.
Мы ушли на восток, держась за руки. Лучи раскаленного солнца грели наши спины.

Запах кожи портфеля, скрип подошвы новых ботинок, снова заветное «дзинь», извещающее о том, что лифт прибыл на требуемый этаж. Неплохо бы засучить рукава, прежде чем браться за работу. За эту работенку, которую ты, сукин сын, делаешь заме-чательно. Кофе из автомата, и хлебные крошки на клавиатуре.
А потом дорога домой. Уже на площадке пахнет свежезаваренным кофе. Соседка варит отличный кофе и виляет отменной попой. Замечательно бы познакомиться с ней и пригласить куда нибудь. Скинуть ботинки и бросить плащ на кресло – это все, на что хватает сил. Плащ сполз на пол. Черт с ним!
Водяной матрац с массажным эффектом. Большой лохматый пес принес пищащий мячик. Можно лениво бросить его пару раз, а потом и вовсе метнуть под шкаф. Пес оставит тебя в покое – ближайшие пять-шесть часов у него будет другая цель. Ему предстоит грандиозный мозговой штурм. Кстати, пора бы уже придумать ему кличку.
Семейная пара за стеной, в соседней квартире, выясняет отношения. Остается уп-рекнуть себя за экономию на звукоизоляции. Этот борнидонс такой проницаемый холо-дом и шумом вещь... Пара переходит на битье посуды. Затем семейный скандал плавно перетекает в бурный секс.
Остывшее кофе, сгоревшая яичница и великолепный бекон, заказанный по интер-нету – так начинается очередное утро. Опять все сначала. Запах кожи портфеля, скрип новых ботинок, «дзинь» - шевелите задницами, ребята, пора бы уже браться за работу.
Все это составные части, вырезки большой аппликации – прежней, уже далекой жизни. Она забывается, вымывается из памяти, словно испарины со стекла. Можно миллионы раз зажмуриваться и открывать глаза, в надежде, что все вернется. Но все напрасно. Ты взрослый мужчина и не веришь в сказки. «Спокойной ночи, малыши» ушел из эфира двадцать два года назад. Даже двухлетний малыш уже может сообразить, что под столом сидит дяденька и шевелит куклой.
Это не сон. Можешь перестать себя щипать. Во-первых, это больно, во-вторых, ты выглядишь идиотом.
Есть бескрайняя пустыня, чертово солнце, шалаш, набор для бурения, снейкетч, мачете, карты и любимая женщина, вынашивающая твоего ребенка. Женщина, которую ты любишь.
Ах да, есть еще мифический Небесный Оазис, давно перешедший из категории «Цель» в категорию «Несбыточная мечта».
Май. Тридцать первое.
На ступнях Лиз – «антонов огонь» и вот уже шестой день я нес ее на руках. Мы продолжали свой путь. Я нес ее, а она что-то рассказывала и изредка целовала меня. Целовала мою шею, небритые щеки. Иногда она плакала. В это время она похожа на маленького херувима, спустившегося с небес.
Лучик надежды пробился в наши души, когда я открыл полезные свойства экстракта кактуса и змеиного яда, смешанных из соотношения три к одному. «Антонов огонь» расползался намного медленнее. Компресс ужасно пах, но такие мелочи не особо заботили нас. Лично меня больше беспокоили галлюцинации, мучавшие Лиз, едва я начал лечить ее новым способом.
Ей все время мерещатся улицы Столыпин-Сити, Небесный Оазис, охотящаяся стая волков, новогоднее обращение президента и много всякой другой ерунды.
4 июня мы остановились на ночлег там, где щебень переходил в траву. Мы радова-лись и пели. Лиз удалось встать на ноги и сделать несколько шагов. Запах травы, подо-рожника, луговых цветов – давно забытое тут же восстановилось в памяти. На ужин я поймал двух жаворонков. Пришлось пожертвовать справочником по лечебным травам. Из книги в твердом переплете получилась отличная ловушка.
Утром меня разбудила Лиз.
- Ян! Посмотри на это! - она была снаружи и дергала за штанину. Я приготовился констатировать очередную галлюцинацию. Для убедительности своих слов прихватил бинокль.
Взял на руки Лиз, и мы прошли путь, который она проползла, пока я спал. В двух сотнях метров от нашего костра начинался крутой склон. Лиз захотелось сесть, и я по-ложил ее на траву. Приложил к глазам бинокль, настроил резкость и увидел шпиль. Еще один. Третий.
Я вновь подхватил Лиз на руки и побежал.
- Что там?! – прокричала Лиз.
- Это башни, Лиз, башни!
Через минуту нам открылось озеро. Деревья на берегу, помосты и флигели. Не-большой причал. Лодка едва уловимо покачивалась на волнах. С гор, обступивших озеро полукругом, стекали шесть ручьев, истоки которых были увенчаны башнями. Живописный вид водопадов завораживал.
Я замедлил бег. Брюки стали мокрыми от росы и в ботинках хлюпала вода.
Чем ближе мы подходили к озеру, тем неестественнее он казался. В нереальности того, что мы видели, я убедился, приблизившись вплотную... к огромной картине. Глянец блестел на солнце. Палец провалился в пустоту, проделав дырку. Затем рука, до самого плеча. Я проделал большую дыру и переступил за картину. Меня встретил все тот же луг.
Немного левее я увидел здание, похожее на ангар. Такой, который можно увидеть на любом аэродроме.
Я вернулся за Лиз, взял ее на руки. Компресс выпал, но мы не обращали на это внимание. Распахнул дверь, и мы вошли в темноту.
Внезапная вспышка ослепила нас. Кто-то закрыл позади нас дверь. Когда зрение вернулось, мы увидели двух операторов, снимавших нас с разных ракурсов, сверху на нас надвигался кран с телекамерой. Зрители сидели на трибунах вокруг арены, в центре которой висели мониторы. На одном я увидел себя, рвущим полотно. Другой монитор показывал как в почти высохшей луже лежали два разлагающихся тела. На третьем Бадди хоронил трех китайцев.
Зал неистово аплодировал.
- У нас есть первые победители! – седоволосый мужчина с микрофоном в руке сильно смахивал на давно забытого Валдиса Пельша. На нем был превосходный смокинг, и не менее превосходная бабочка. – Поприветствуем первых победителей реалити – шоу о выживании «Небесный Оазис» - Ян Робицки и Элизабет Кидман. Примечательно то, что это произошло именно сегодня, когда население Луны достигло двухсот тысяч человек. Поздравляю Вас! – Ведущий пожал нам руки. – Что вы чувствуете?
Клон Валдиса Пельша поднес к моему рту микрофон.
- Что?
- Что вы чувствуете? Вы теперь свободны. По условиям реалити - шоу, победители получают свободу и амнистируются. Скажете, что-нибудь?
- Моя девушка... - Я взглянул на растерянную сильнее меня Лиз. – Она беременна... И она заражена.
- Нам известно. В вашей скважине, робах и шалашах были установлены скрытые камеры. Вас уже ждут наши врачи и курс реабилитации.
Зал продолжал аплодировать стоя. Ведущий вел нас к середине арены.
- 2914 дней прошло с тех пор, как я под видом умирающего старика вручил одному из участников группы карту и рассказал о Небесном Оазисе. Как и участникам остальных групп. Три миллиарда шестьсот миллионов человек со всех уголков планеты и Луны, орбитальной станции следили за вашей судьбой последние восемь лет. По итогам опросов – вы самые популярные участники проекта.
- Так все снимали? – наконец, что-то смогла произнести Лиз.
- Да! Да!!! Дорогая Лиз Кидман! – ведущий, словно проповедник баптисткой церкви, дирижирующий хором, размахивал руками. Для полного антуража не хватало только выкриков «Аллилуйя».
Лиз упала в обморок. На арену выкатили носилки. Я уложил на них Лиз. Ее лицо накрыли кислородной маской. Один из врачей спешно сделал ей по уколу в каждую икроножную мышцу. Носилки укатили с арены. Я вместе с операторами проследовал за врачами. За кулисами меня тоже уложили на носилки. У изголовья Лиз ставили капель-ницу. Я взял ее за руку. В ладони был маленький игрушечный поросенок. Она пришла в себя, посмотрела на меня и улыбнулась.
На арене неистово вопил ведущий.
Я закрыл глаза. Сильнее сжал ладонь Лиз, словно боясь потерять ее. Наверное, она, как и я, думала о том, что дорога к солнцу когда-то казалась нам не просто долгой, а бесконечной.